Летопроводы. Шики любуется мертвой листвой...

[fucktokyo]

Название: Последний день лета.
Автор: Shi-Ki_Kidder
Фэндом: monochrome factor
Пейринг: Рюуко/Широгане
Жанр: АУ, самое что ни на есть аушное АУ. ангст.
Дисклаймер: я здесь ничто, никто и звать меня никак Х)
Саммари: неожиданно сел и написал. Дарю нашему сообществу.
----------------------------------

тапки готовим 38ого размера. ОНО МРАЧНОЕ.

Ожидание холодов падает сухими красными листьями с деревьев, буреет под ногами и стучит колесами уходящих поездов. Откуда-то с запада веет теплом, но город замер, окутанный сетями осеннего оцепенения, мирно спит. Паук прядет серую нить, кутая в плотный кокон неосторожную добычу. На небе, словно гвоздями приколоченные, висят неряшливые грязно-синие тучи, угрожающие излить свое подгнившее нутро прямо на головы беспечных прохожих.
Страна Восходящего Солнца мерно отсчитывает часы приближающейся осени. С улиц исчезли бесконечные лотки с цветастыми зонтами, предлагающие напитки и мороженное. Дома поменяли цвет на еще более глубокий серый, казалось, насквозь пропитавший камни мостовой, проезжий асфальт и само небо. Унылая скука запустила пальцы в волосы легкомысленно прогуливающихся людей, притворяясь ветром.
Вода чернеет под мостками, глубина кружит голову и страшно представить, что кто-то снизу смотрит на тебя, не мигая, вертикальными зрачками.
По асфальту змеятся трещины, холодными выползнями из сброшенных осенней линькой шкур. Ты идешь, осторожно, переступая каждую, боясь раздавить. Что-то было в этом сакральное, смысловое, понятное лишь тебе - играть с границами. никогда не наступать на стыки и швы, идти лишь по цельной плоскости. Свет или тьма давно ровно-наровно поделили место за твоими плечами, отдав лево - улыбке, а право - грусти.
Ты идешь, беспричинно улыбаясь, опустив зонт-трость вниз, балансируя на узком бордюре. Никто не обращает внимания. Никому нет дела до Еще Одного Человека. В городе проживает около трех миллионов людей, в Японии население чуть больше 127 миллионов человек, всю Землю оккупировали 7 миллиардов прямоходящих и мыслящих... Кому есть дело до простого, обычного человека при таком раскладе?..
Ты пожимаешь плечами и продолжаешь идти вперед, по улице, к мосту. Ветер чересчур агрессивно треплет серебро волос, колет щеки, слезит глаза. Накрапывает дождь, тихо шурша по серости асфальта горошинками капель. Проезжающая мимо машина щедро плещет грязью, исковеркав шинами лужу, что осталась после вчерашней грозы. Ты смотришь на подол пальто, нелепо смахиваешь серые капли, размазывая их по толстой шерстяной ткани, вздыхаешь. Из всей гаммы эмоций сложно подобрать что-то подходящее по ситуации, хотя... Ты замираешь, а потом киваешь. Да, это должно быть похоже на огорчение. Касаешься пальцами уголков губ, опуская их вниз. Да, именно так. Огорчение.
Холод пробирается за шиворот своими костлявыми пальцами, вцепляется в загривок, заставляя тебя ускорить шаги.
На мосту не так ветрено. И почти никого нет. Облокотившись о перила, глядя в небо, подставляя лицо дождю, стоит человек. Подол его белого плаща тоже забрызган серыми искрами - первое, что видишь ты, подходя ближе.
Наверное, ты бы хотел ему сказать, что это твое место, что тебе нужно сейчас побыть одному, одному среди бетонных массивов, стальных конструкций и чудовищ из стекла и пластика. Но он, заслышав шаги, поворачивает голову, открывает глаза и улыбается. Ты в растерянности останавливаешься, пытаясь вычленить из ряда понятий нужное, самое подходящее, самое глубокое. Радость? Нет. Замешательство? Нет... Приветливость. Да.
Он смотрит приветливо. Черные волосы лениво полощутся на ветру, слегка завиваясь, тяжелые, набухшие от воды.
Черные перчатки плотно окутывают кисти, сидят как вторая кожа. Ты вздыхаешь и делаешь шаг назад. Занято. А прогнать его не хватит сил и совести.
- Привет.
Ты молчишь в ответ.
- Отсюда открывается замечательный вид на город.
- Я... знаю.
- Ты не против постоять тут со мной? У тебя есть зонт, - улыбается он, так непринужденно, тепло, что тебе и в голову не приходит подумать об опасности.
- Под зонтом скучно, - вместо отказа выдыхаешь ты, подходишь и кладешь локти на влажные стальные поручни, смотришь вниз, - Люблю ветер.
- А я дождь. А летать любишь? - усмехается он.
- Не люблю, - ты поджимаешь губы, качаешь головой, - Это глупо.
- Мокнуть - тоже глупо. А я люблю летать.
- Ну и пожалуйста...
- Угостишь меня чаем? Пожалуйста. Я куплю свежих пирожных.
- С шоколадом?
- Ты согласен?
Пожимаешь плечами, равнодушно выдыхаешь:
- Возможно, я пожалею. Но мне завтра уезжать, навсегда.
- Я уже жалею... что так недолго можно побыть с тем, кто любит дождь.
- И не любит летать, - зачем-то уточняешь ты.
- И не любит летать, - послушно повторяет он, улыбаясь.
Протягивает тебе руку, а ты покорно вкладываешь пальцы в его ладонь. Она теплая, а ты замерз. Ведь это не преступление - искать в последний день жизни тепла?..
Он ведет тебя в маленькую уютную кондитерскую, выбирает пирожные, ты выбираешь свежие булочки с корицей, он платит, и ты на миг ощущаешь себя ребенком. Лучше думать, что ребенком, а то придумается сравнение побольней.
Он так забавно щурит глаза, когда улыбается. И говорит тебе, что летом было жарко и сухо. Ты вспоминаешь, как засуха губила рисовые поля. Он соглашается, что рис - основа Японии, экономическая единица. Ты пожимаешь плечами и говоришь, что ничего не понимаешь в политике.
Пока вы доходите до дома, ты успеваешь промерзнуть насквозь, и даже теплая рука на плечах не дает достаточно тепла. Дрожащими пальцами пытаешься вставить ключ в скважину, почти обижаясь, что не выходит, что руки не слушаются. Он помогает, дверь беззвучно раскрывается в темную прихожую, похожую на путь в Ад. Но ты не веришь в Ад, включаешь свет и тихий треск лампы накаливания придает помещению блеклый, но современный вид. Он разувается, снимает плащ, оставаясь в черных джинсах и белом свитере, уверенно идет на кухню. Ты идешь следом, робко, как маленький, глядя ему в спину. Непривычный стыд за пыль в углах и отсутствие уюта. Слишком холодно, слишком веет одиночеством от белого стола, от стенки "под мрамор", от ряда ножей, развешанных на стене. Чиркаешь спичками, зажигаешь газ. Ставишь воду. Достаешь кружки и заварку. Он садится на стул и задумчиво смотрит в окно. Вид на серую стену соседнего дома навевает тоску. Ты привык, а ему, видимо, в тягость. Ты пытаешься улыбнуться:
- У меня только черный чай.
- Я люблю черный, - он тепло смотрит на тебя, а потом смеется и добавляет, - Рюуко.
- Ши...рогане.
- Очень приятно, - в светло-карих, каких-то даже больше алых глазах танцуют озорные искорки.
Чайник свистит, и ты поспешно поворачиваешься к плите, с облегчением - потому что впервые был готов проиграть поединок взглядов. Разливаешь кипяток по кружкам, сыплешь заварку.
- С сахаром?
- Нет, спасибо.
Взгляд непроизвольно скользит по простым белым обоям, и в голову закрадывается первая кощунственная мысль: твой дом похож на больницу. Холодный и белый, как снег.
Шуршание пакетов - он достает пирожные. по кухне мгновенно разносится запах выпечки, сладкий, накрахмаленный, казалось, оседающий на губах.
Ставишь перед ним кружку, садишься напротив. Пальцы приятно греет горячность керамики. Рюуко улыбается, задумчиво касается пальцами кромки кружки, очерчивая маленькую щербинку, изящно и непринужденно. Ты с некоторым восхищением следишь за его руками, не думая о том, что это может быть неприлично.
Рюуко улыбается, отпивает горячий чай и осторожно берет одно пирожное. Глаза цвета осенних листьев смеются. Ты ощущаешь что-то близкое к смущению, угощаешься сладким, с удовольствием смакуешь шоколадный вкус крема.
- Куда ты уезжаешь?
- Не знаю, - пожимаешь плечами, - Я хочу начать жизнь с черного листа.
- С черного? - смеется Рюуко.
- Да, - серьезно киваешь ты, - Чтобы потихоньку отбелить свои грехи.
- Грехи... Это смешно, - он пожимает плечами, лукаво смотрит на тебя, - Неужели такие страшные грехи?
- Да, - киваешь ты, рассеяно ловя его улыбку.
- Какие же?
- Равнодушие...
Рюуко замолкает, делает глоток. Ты отчего-то ловишь себя на желании сжаться в комок, съежиться так, чтобы никто не увидел. Странно. Очень странно. Обычно тебе нет дела до чьих-то взглядов.
- Широгане, - тихо зовет Рюуко, и ты вздрагиваешь - так непривычно слышать свое имя из чьих-то уст, - А о чем ты мечтаешь?
- О лете, - не думая бросаешь ты, поднимаешь взгляд на Рюуко, - О бесконечном лете.
- Давай завтра сходим в парк, посмотрим на листопад?
- Я уезжаю.
- Не надо.
- Я уже решил, - твердо говоришь, - Я не хочу смотреть на листопад.
- А зря, - улыбается Рюуко, - Деревья роняют оперение, алое, солнечное, хрупкое и хрустящее под ногами. А следующей весной одевают новый наряд...
- Это страшно, - вздыхаешь ты, встаешь, глядя за окно, - Уже поздно, тебе пора идти.
- Но ведь я только пришел. Уже выгоняешь? - смеется он.
Смех - раскаленным жгутом по сердцу. Больно. Ты киваешь, Рюуко вздыхает, встает из-за стола:
- Хорошо, слово хозяина - закон.
Ты молча идешь в прихожую, стараясь не взрдагивать, когда порывистая тень пляшет под ногами, словно бросается наперерез. В горле встает тошнотворный комок с привкусом черного чая. Ощущаешь себя новорожденным, беззащитным, потерявшим скорлупу, защищавшую от всех невзгод. Наступят - раздавят. Только хрупнет под подошвой тонкий позвоночник.
- Не уезжай, прошу тебя. Давай поговорим. Завтра, сейчас, всегда, - неожиданно говорит Рюуко.
Ты трясешь головой:
- Абсолютно неприемлемо!..
- Широгане, но...
- Рюуко, хватит!
- Мне кажется... что я тебя всю жизнь знаю, - почти шепчет он, а в алых глазах ты впервые видишь что-то близкое к отчаянию, - Мне кажется, что я тебя всю жизнь искал...
- Глупости какие, - отрезаешь ты.
И понимаешь, что руки у него сильные. Потому что он порывисто подхватывает тебя за талию, несет в комнату, оглядывается в поисках кровати. Не находит и садится в кресло. Тебе нестерпимо стыдно и хочется шипеть. Это должно называться ярость, но ты понимаешь, что это что-то другое. Потому что он так нежно смотрит на тебя и шепчет:
- Ты красивый... болезненно красивый...
- Ты тоже, - отчаянно выдыхаешь, замирая у него на коленях, боясь лишний раз пошевелиться.
- Не уезжай...
- Не могу...
- Останься...
- ...с тобой?...
- ...со мной...
- Но мы же..., - нервно смеешься, закусывая губу, смотришь на него. Ожидание. Это называется ожидание.
Он тянется к тебе, осторожно касается твоих губ. Ты замираешь, боясь дышать, боясь отвести взгляд, боясь упасть. Впрочем, поздно. Ты уже падаешь - в его глаза... Невозможно оторваться. Невозможно остановиться. Просто жаться к нему, зарываться холодными пальцами в волосы, сжимать пряди. Целовать взахлеб, отчаянно, с тихой болью и послевкусием шоколада на губах. Не сопротивляться ему - ни в чем. Бесстыдно и жалобно стонать, отдаваясь, жмуриться до слез, а потом резко распахивать глаза, ловя его взгляд - такой же шальной, такой же нежный.
- Останься...
- Останусь...
- Будь моим...
- Буду... буду...
- Если бы я был королем, я бы отдал тебе корону...
- Если бы я был королем... я бы... я бы отменил зонты.
Он смеется, целует кончики серебристых волос, ласково гладит тебя по щеке. Ты ощущаешь странное спокойствие, вот так, лежа в его реках, прижимаясь к груди, нерешительно касаясь пальцами плоского живота. Словно бы... ожидание закончилось. Словно ты получил то, что искал. То, что ждал всю жизнь. То, что дает силы дышать и улыбаться.
- Не отпускай меня, пожалуйста...
- Не отпущу...
- Держи крепко, - жмуришься и выпаливаешь на одном дыхании, - А то я могу натворить глупостей. Мне страшно. Мне кажется, я сделаю что-то ужасное.
- Не отдам. Я всегда буду рядом. Широгане... даже если умру...
- Никогда не говори такого!..
- Тише...
Ласковое касание пальцев к щеке. Ты трешься о его ладонь, закрывая глаза, всем телом впитывая его свет, его тепло. А потом шепчешь:
- Если ты умрешь... я найду тебя...
- Это я тебя найду. Ты только жди меня, ладно?..
- Я хочу стать королем...
- Ты и так мой король.
Ты тянешься к шнуру и выключаешь свет. Через задернутые занавески сочится серый предутренний свет. Ты закрываешь глаза и шепчешь, сонно:
- Сладких снов...
- И тебе, Широгане...
Засыпаешь в его руках. Ненадолго, потому что просыпаешься от ощущения внутренней тупой боли, что иглами вонзается в сердце - одна за одной. За окном плотной пеленой повис молочный туман. Ты тянешься к пульту - включить телевизор... А потом вспоминаешь все, и тебя охватывает паника. Зачем, зачем?! Что ты натворил?! Упал... до уровня доступной женщины...
Страх сотрясает тебя. Аккуратно, стараясь не разбудить его, выбираешься из-под одеяла, отходишь к стене. И откуда... откуда вчера это взялось все?.. Стыд красит бледные щеки в алый цвет, и немного подташнивает.
Ты лихорадочно собираешься, крадешься в прихожую, накидываешь пальто. Уйти... навсегда. Билет в кармане, телефон разряжен и выброшен еще вчера. Ключи оставить на столе. Вместе с запиской в одно слово "Прости".
Ты выскакиваешь из дома, забыв зонт и не застегнувшись, ловишь такси и шепчешь:
- К вокзалу...
За окном проносятся знакомые с детства дома, вдоль которых ходил, не задумываясь, столько раз. Город, в котором мечтал, терял, жил... Да нет, даже не жил - существовал... остается за спиной.
Бросить все. И его. От воспоминания о Рюуко на сердце щемит и боль по телу почти физическая, адская. Нехватка воздуха. Главное - дожить до поезда. Там, куда ты приедешь найдется кто-нибудь, кто реанимирует...
Контроллер недоверчиво косится на твои пустые руки, проверяет билет. Ты стоишь в тамбуре, боясь оторвать взгляд от дверей. Ты должен убедиться... должен знать, что все остается за спиной. Без сожаления или раскаяния. Просто провожаешь лето своей жизни. Предупредительный свисток.
- Широ!!! ...
Ты сжимаешь поручень так, что белеют костяшки пальцев. Нет... только не это...
- Широ!
В голосе полно отчаяния и боли. Он зовет... зовет...
- ШИРОГАНЕ!..
Прижаться лбом к деревянным панелям, которыми обшиты стены, зажмуриться.
Двери с шипением закрываются, обрывая на середине отчаянный крик.
Ты сползаешь по стене на пол.
- Молодой человек, с вами все в порядке? - с тревогой спрашивает пожилая женщина, проходящая мимо, к купе проводника.
- Да, - ты слабо улыбаешься и абсолютно ровным голосом повторяешь, - Все в порядке...
Только перед глазами, почему-то, красный туман... и в горле сухо...
"Если я умру - я стану твоим королем... навсегда..."

***
"А теперь последние новости. Пассажирский поезд, следующий по маршруту Вакаяма-Чиба, потерпел крушение. Причины аварии пока неизвестны, предположительно это произошло по вине неисправного дорожного оборудования. Перед поворотом заклинило "стрелку" и первый состав сошел с рельс. Подробнее о аварии можно узнать на нашем сайте..."

В холодной первозданной пустоте впервые раздался стук сердца. И в голубых глазах навсегда отпечаталась частица этой первоначальной тьмы. С крещением, первый король Син...